В поисках комнаты Ли она умудрилась дважды заблудиться, повернув не туда. И помедлила перед открытой дверью, услышав зазывный голос Арабеллы.

– Но, дорогой, я так боюсь оставаться одна по ночам!

– Неужели? – удивился Николас. – А мне казалось, что вы уже давно распрощались с детскими страхами.

Даглесс красноречиво закатила глаза.

– Позвольте мне наполнить ваш стакан, – предложила Арабелла. – А потом я хотела бы показать вам кое-что… э… в моей комнате.

Даглесс поморщилась. До чего же мужчины глупы! Если верить кухарке, Арабелла показывала кое-что в своей комнате каждому мужчине, посещавшему Гошоук-Холл.

Даглесс с коварной ухмылкой принялась рыться в сумочке. Найдя то, что искала, она смело вошла в гостиную. Здесь горел всего один тусклый светильник – остальные лампы были выключены. Арабелла наполнила бурбоном стакан для воды. Николас сидел на диване в расстегнутой почти до пояса рубашке.

– О, ваше сиятельство, – деловито начала Даглесс, обходя комнату и включая все попадавшиеся на пути лампы, – вот калькулятор, который вы просили принести. Но он заряжается на свету и будет работать только в ярко освещенной комнате.

Николас с интересом воззрился на маленький калькулятор, который протягивала Даглесс, и, стоило ей нажать на кнопки, громко ахнул:

– Он может складывать?

– И вычитать, и умножать, и делить. Смотрите, вот ваш ответ. Скажем, вы хотите вычесть год тысяча пятьсот шестьдесят четвертый, когда ваш предок был обвинен в государственной измене, а вы навсегда потеряли фамильное состояние, из тысяча девятьсот восемьдесят восьмого. Получается четыреста двадцать четыре года. Четыреста двадцать четыре года, за которые нужно успеть исправить ошибку и не позволить вашим потомкам смеяться над вами… то есть, я хотела сказать, над ним.

– Вы… – процедила Арабелла, настолько возмущенная, что едва могла говорить, – немедленно покиньте эту комнату.

– Ой! – с невинным видом воскликнула Даглесс. – Неужели я вам помешала? Прошу прощения, мне ужасно жаль. Я не хотела… это всего лишь моя работа… – Повернувшись, она зашагала к двери. – Прошу, продолжайте с того места, на котором я вас прервала.

Выйдя, она побрела было по коридору, но передумала и на цыпочках вернулась к двери. И увидела, как в комнате вновь потемнело.

– Мне нужен свет! – запротестовал Николас. – Эта машина без света не работает.

– Николас, ради всего святого, это только калькулятор. Положите его.

– Удивительная машина. Что это за знак?

– Проценты, но я не пойму, какое это имеет значение.

– Покажите, как их вычислять.

До Даглесс донесся тяжкий вздох Арабеллы. Улыбающаяся, довольная собой, девушка продолжила поиски комнаты Ли. Подумать только, он встретил ее в шелковом смокинге! Даглесс едва удержалась от смешка. При взгляде на его лицо и стакан с мартини, который Ли держал в руках, Даглесс поняла, что ни о каких бумагах не может быть и речи. Самое большее, на что можно надеяться, – выслушать неопровержимые доводы, требующие непременно лечь с ним в постель.

Даглесс взяла протянутый им стакан с мартини, пригубила и поморщилась. Она ненавидела мартини, и больше всего – сухой.

Ли принялся расписывать, как прекрасны ее волосы, как он был удивлен, обнаружив столь роскошную женщину в этом заплесневелом старом доме, как изумительно она одевается и какие крохотные у нее ножки. Даглесс украдкой зевнула и, дождавшись, пока он станет наполнять ее стакан, потихоньку вынула из сумочки две капсулы транквилизатора, открыла их и высыпала содержимое в мартини Ли.

– До дна! – весело объявила она.

Ожидая, пока таблетки подействуют, она показала Ли записку, которую накануне подсунул ей под дверь Николас.

– О чем тут говорится?

Он проглядел записку.

– Сейчас напишу перевод, – пообещал Ли, и уже через три минуты Даглесс читала.

«Думаю, мой эгоизм стал для тебя бременем. Я больше не заслуживаю твоей помощи».

– «Не заслуживаю»? Там так говорится?

– Именно так.

Оказывается, она почти угадала, что написал Николас, когда покинул ее, прежде чем она нашла его в пабе.

Ли зевнул и потер глаза.

– Что-то мне не по себе…

Он снова зевнул, пространно извинился и, подойдя к кровати, прилег «на минуту» и мгновенно заснул. Даглесс поспешно направилась к маленькому деревянному сундучку, стоявшему на столике у камина.

Внутри оказалась связка старых, пожелтевших, ломких бумаг. Но почерк был вполне отчетливым. Чернила не выцвели, как теперешние, которые почти теряли цвет через год-другой. Даглесс обрадованно схватила бумаги, но при первом же взгляде на них у нее упало сердце. Письма были написаны тем же шрифтом, что и записка, и Даглесс не поняла ни единого слова.

Она по-прежнему склонялась над письмами, пытаясь хоть что-то разобрать, когда дверь внезапно распахнулась.

– Ага! – зловеще прошипел Николас, взмахнув шпагой, прежде чем ворваться в комнату. Это было так неожиданно, что Даглесс потеряла дар речи. Немного придя в себя, она улыбнулась Николасу.

– Арабелла уже добилась чего хотела?

Николас перевел взгляд со спящего Ли на бумаги и смущенно потупился:

– Она ушла спать.

– Одна?

Вместо ответа Николас подошел к столу и поднял письмо.

– Почерк матери, – заметил он таким тоном, что Даглесс мигом забыла о ревности.

– Я не смогла их прочитать.

– Вот как? – усмехнулся он, подняв бровь. – Придется давать тебе уроки. По вечерам. Думаю, ты способная и быстро научишься.

– О’кей, ты выиграл! – рассмеялась Даглесс. – А теперь садись и читай.

– А он? – Николас показал кончиком шпаги на спящего Ли.

– Он до утра не проснется.

Николас бросил шпагу на стол и принялся читать. Поскольку от Даглесс все равно не было толку, она села в уголок и принялась наблюдать за ним. Если он так влюблен в жену, почему ревнует к каждому, кто взглянет в ее сторону? И почему валяет дурака с Арабеллой?

– Николас! – тихо окликнула она. – Ты никогда не думал о том, что случится, если ты не вернешься в свое время?

– Нет, – рассеянно буркнул он, просматривая письмо. – Я должен вернуться.

– А если не получится? Если тебе придется остаться здесь навсегда?

– Я послан сюда, чтобы найти ответы. Мне и моей семье причинили зло. Я послан сюда, чтобы его исправить.

Даглесс играла с рукоятью шпаги, перекатывая ее так, чтобы свет лампы падал на драгоценности.

– Но что, если ты послан сюда по другой причине? Причине, которая не имеет ничего общего с обвинением в измене?

– И какова же эта причина?

– Не знаю, – солгала Даглесс, хотя при этом подумала: «Любовь».

– Та любовь, о которой ты столько говоришь? – усмехнулся он, словно читая ее мысли. – Может, Господь рассуждает, как женщина, и больше заботится о любви, чем о чести?

Похоже, он просто смеется над ней!

– К твоему сведению, многие люди верят, что Бог – это женщина.

Николас ответил взглядом, красноречиво говорившим, насколько абсурдной он находит эту идею.

– Нет, в самом деле, – настаивала Даглесс. – Что, если ты не вернешься? Обнаружишь все, что хочешь знать, но останешься здесь, скажем, на год-другой.

– Не останусь, – отмахнулся Николас, но все же украдкой взглянул на Даглесс.

Четыре столетия не изменили Арабеллу. Она все та же. По-прежнему один мужчина сменяет другого в ее постели. Все то же сердце из камня. Но эта девушка, заставлявшая его смеяться и грустить, смотревшая на него огромными глазами, в которых, как в прозрачном озере, отражались все ее чувства, эта девушка почти будила в нем желание остаться.

– Я должен вернуться, – сурово повторил он, прежде чем снова заняться письмами.

– Понимаю: все, что связано с твоей семьей, крайне для тебя важно, но все произошло очень давно и закончилось не так уж трагично. Твоя мать вышла замуж за богатого человека и прожила остаток дней своих в роскоши. Ее никто не выбрасывал на улицу. И хотя твоя семья потеряла поместья Стаффордов, наследников ведь не оставалось. По твоим словам, детей у тебя не было, Кристофер тоже умер бездетным, и кого ты обездолил? Поместья отошли королеве Елизавете, а она превратила Англию в великую страну, так что, возможно, твои деньги помогли Англии. Вероятно…